клуб - свет харизмы - заседания - фоты - чаво - харписня - форум

Ищущие Демонов узрят Их лики,
дабы запечатлеть Их печать в своем сердце,
дабы отдать дань Их несотворенному совершенству,
дабы устлать Им дорогу своими Злодеяниями.
Проповедь Pandemoinum

Когда меня попросили написать предисловие к новому роману Игоря Пронина, это меня как-то сразу насторожило: написать о Пронине - это вам не фунт изюму. Пронин (кто не знает) - матерый человечище, коренаст, плотен, парень не промах, за словом в карман не полезет. На жизнь зарабатывает в том числе литературной критикой. А вдруг и он потом обо мне напишет?

Это, конечно, шутка, но только отчасти. Писать о Пронине действительно трудно. Во-первых, потому что все его новые книги традиционно сравнивают с дебютным романом "Мао", прозвучавшим, снискавшим, получившим и т.д. Это в корне неверно, это дурная, порочная практика. Пронин слишком разный (иногда до безобразия), чтобы сравнивать его последующие творения с предыдущими, или наоборот. Поэтому о "Мао" я не скажу ни слова, будто и не было такого романа. Sic!

Во-вторых, у Пронина далеко не всегда все лежит на поверхности. Его тексты обязательно заминированы изнутри. Порой два, три раза нужно перечитать текст, чтобы найти мину. И тут не до предисловий, не подорваться бы ненароком!

В-третьих, найдутся многочисленные злопыхатели, которые тут же скажут: знаем мы гнусно прославленных харизматических писателей, небось Бурносов хвалит Пронина за то, что Пронин где-нибудь похвалит Бурносова. Отнюдь нет, уверяю. Наоборот, после этого предисловия я буду спать неспокойно, потому что вскоре выйдет мой роман, и тут пощады не жди и не жди снисходительности.

Что предлагает нам Пронин в своем новом романе "Нашествие"? Как и в книге "Свидетели Крысолова", недавно опубликованной в серии "Звездные врата", перед нами отдаленное будущее. Земляне колонизируют галактику, успешно решая вопросы внешней политики. Так же успешно решаются вопросы политики внутренней: для неисправимых преступников нет ни смертной казни, ни пожизненного заключения в привычном понимании. Земля будущего избавляется от человеческого балласта самым неожиданным способом: осужденных отправляют в ссылку в неведомые места, и билет выдается только в один конец.

И вот земные преступники оказываются на чужой планете, голые и совершенно беззащитные. Планета населена чужой расой, которая переживает в своей истории аналог нашего Средневековья. Аборигены очень похожи на людей, если не считать раздвоенного кончика языка. У землян же язык круглый, они отличаются большей силой и агрессивностью, и потому местные жители считают их демонами - атори.

Триста лет земная Федерация сбрасывает на голову ничем не повинному населению чужой планеты всяческих подонков. Триста лет местные жители уничтожают пришельцев. Однако приходит время, когда пришельцы приспосабливаются и начинают мало-помалу брать верх…

Именно в это время полицмейстер вольного города Иштемшир посылает четырех доверенных людей к Вессенским лесам, чтобы разобраться в происходящем.

Это все - предыстория. Меня так и тянет рассказать, о чем, собственно, роман, но лучше читайте сами. И не забудьте справиться, не раздвоенный ли у вас язык. Всякое бывает, знаете ли.

Роман "Нашествие" - остро наперченная смесь научной фантастики, фэнтези (хотя я боюсь этого термина) и криминальной истории. Здесь легко найти элементы черного полицейского романа: похождения полицейских из вольного города Иштемшира напомнили мне "Новых центурионов" и "Синего рыцаря" Уомбо. Есть в книге вполне аутентичные чиновничье-сословные интриги, которые не только важны для развития сюжета, но еще и психологически живописны. Есть поразительные в своей достоверности батальные сцены, которые, кстати сказать, обыкновенно удаются нашим "мастерам фэнтези" хуже всего.

Мне очень нравится такая жанровая сценка:

Ему запомнился боец, у которого в груди торчал кинжал по самую рукоять. Он сидел, прислонившись к стене дома, и слабым голосом командовал товарищами, схватившими убийцу:
- Выдави ему глаз, Джи… О, Господи, я ведь сейчас умру! Отрежь ему губы… Скорее, Джи, он ведь меня убил!.

К счастью, в романе нет сложных описаний боя на мечах, "двойных перехлестов через плечо с завершением в печень" и прочих нечитаемых кусков. Пронин пишет о войне правдоподобно и чуть натуралистично, словно бы сам пережил увиденное и потом попросту записал в перерыве между боями в дневничок, извлеченный из запачканного вражеской кровью планшета.

Не знаю, хотел ли Пронин переклички с Лавкрафтом, но эта перекличка есть. А еще автор сумел вложить в свою книгу малоприметные, но очень хитрые отсылки к современной России. Следуя правилам игры, я не буду открывать карты. Это именно игра - игра автора с читателем, притом автор тот еще змей-искуситель (не раздвоены ли у него язык?).

Герои у Пронина разные. Добрые и злые, хитрые и простосердечные, сильные и тщедушные (мне сразу вспомнились, не к ночи будь помянуты, толкиеновские невысоклики и их неслабое путешествие к Ородруину). Все они - характерные куклы, которыми верховодит опытный мастер Пронин. Он, я думаю, и не собирался выписывать каждого персонажа со всей возможной тщательностью: героям хватает жизни, чтобы достойно умереть. Достоинство ли это? По-моему, несомненное. Не допустить "картонности", ограничившись при этом двумя-тремя мазками почти на каждого - дорогого стоит.

Пронин по-крупному схитрил, когда строил сюжет: кое-что поставил с ног на голову, кое-что умеючи припрятал до поры, чтобы огорошить читателя в самый неожиданный момент, кое-что недоговорил, оставив простор для размышлений. Но в этом, на мой взгляд, и состоит писательское мастерство - по-своему сыграть на известном поле. В сюжете романа "Нашествие" нет ничего принципиально нового, а все одно история вышла запоминающаяся.

Отдельного внимания заслуживает пронинский язык. Он на диво прост, но это именно та простота, которой не хватает большинству современных русскоязычных фантастов.

Я вовсе не утверждаю, что "Нашествие" станет событием в мире русскоязычной фантастики. Нет, и это даже к лучшему - такие книги не рассчитаны на толпы поклонников и на горячее обсуждение в форумах. Это вещь из разряда тех, что читают поздним вечером у горящего камина, завернувшись в плед, с чашкой кофе в руке. Вещь для ценителя, любящего подумать над мелочами текста, желающего "уйти" в роман с головой и досочинить то, что напрямую не сказал автор. Наверное, именно поэтому у Пронина и нет хэппи-энда - хэппи-энд отучает людей сопереживать и думать.

Закончить я хотел бы цитатой из романа: "Лучше быть повешенным на площади Шале за убийство, чем позволить демонам сожрать свою душу".

Поздно, говорит Игорь Пронин. Уже сожрали.

Поздно?

Даже в фантастике, засиженной многочисленными авторами до потусторонней темноты, случаются светлые события: таким событием я считаю издание сборника рассказов Алана Кубатиева.

- 1-

Алан Кайсанбекович Кубатиев родился в семье филолога-русиста, потомка старинного дворянского осетинского служилого рода, и географа, потомственной оренбургской казачки. Произошло это по документам 31 сентября 1952 года в Сталинском районе г. Алма-Аты. Здесь начинается фантастика, потому что на самом деле писатель родился 31 августа, а в сентябре всего лишь 30 дней.

Наверное, эта странноватая путаница дат во многом определила судьбу: с одной стороны Алана Кубатиева причисляют к фантастическому цеху, с другой он живет в цехе как "свой среди чужих, чужой среди своих".

Все потому, что Алан Кубатиев - замечательный рассказчик, всегда разный, непредсказуемый, работающий в различных стилистиках. И хотя он начинал с рассказов, определяемых как фантастические, и по сю пору считает, что пишет именно их, все же дарование его много глубже и в узковатое платье форматной фантастики не помещается.

Начало писательской деятельности было примерно таким же, как и у других талантливых мальчишек его поколения: "Первые строчки, имеющие отношение к фантастике, были перенесены на бумагу классе в седьмом средней школы номер семь города Фрунзе. Это был роман. Первый и пока единственный. Назывался он "Бродяги всех времён" и писался в маленьких записных книжках печатными буковками высотой в два с половиной миллиметра. Иллюстрации тоже рисовал я. Самым соблазнительным для меня была возможность вывести всех своих тогдашних друзей и подруг в лестном или карикатурном обличии. Роману, как фильму, был предпослан список персонажей и прототипов-исполнителей. Даже выходные данные были" (здесь и далее цитируется эссе А. Кубатиева "Деревянный и бронзовый Данте, или ничего не кончилось". См.: Четвертая волна отечественной фантастики. М., 2004. С. 126-170. См. данное эссе ниже).

Ясно, что первый роман канул втуне, равно как и первый рассказ, написанный уже в конце студенческих времен.

В 1978 году в журнале "Знание-сила" был напечатан рассказ "Книгопродавец". Обсуждение этого рассказа на заседании Московского семинара молодых писателей-фантастов запомнилось многим выступлением А. Н. Стругацкого:

"Аркадий Натаныч прокашлялся академически и смолк. Выдержав красивую паузу, он спросил - меня: "Какой это у вас рассказ? По счету, я хочу сказать?"

Речь шла о "Книгопродавце". Это был мой третий рассказ. Не знаю почему, но я соврал.

"Пятый", - сказал я, вспотев.

Аркадий Натаныч опять удержал паузу. Какая у него была чудесно неправильная фонетика! "С" он говорил почти как английское "th".

"Еthли б мы th братом напиthали не пятый, а пятьдеthят пятый такой раthказ, мы могли бы гордитьthя", - величаво сказал он.

Я обмер вторично.

…Как мне хотелось, чтобы это было правдой...".

Потом были опять "Знание-сила", знаменитый альманах "НФ", не менее знаменитый "Мир приключений", журнал "Сибирские огни", сборник "Современная фантастика" и пара книжек Западно-Сибирского книгоиздательства: "Снежный Август" и "Великий Краббен". Первая была напечатана, а вторая из-за якобы крамольной повести Геннадия Прашкевича до читателя так и не дошла.

Последней публикацией стал рассказ "Все в одной лодке", который был издан "Сибирскими огнями" в 1985 году. "С тех пор я замолчал и молчал долго. Причина понятная и непонятная одновременно - я не знал, куда и с кем идти дальше. У меня был отпуск по состоянию литературы. Меня не устраивали мои написанные вещи, но из чего должны родиться новые, я не чувствовал. Переводы, журналистика, редактура, недолгий собственный НФ журнал укореняли в бытии, но по-настоящему всё вернулось не так давно. Я знал, что вернусь в литературу, но только недавно начал понимать, ради чего" (Алан Кубатиев: http://harizma.pvost.org/pages/comm/kubatiev.html).

И вот - возвращение.

До 1985 года написаны и опубликованы "Книготорговец", "Перчатка для перчатки", "Ветер и смерть", "Снежный Август", "Портрет с коляской", "Несколько сотен граммов благородных металлов", "Да услышат зовущего", "Штрудель по-венски", "Только там, где движутся светила".

После - "Рукопись, найденная в парке", "Вы летите, как хотите!" (премия "Странник" - 2002), "В поисках господина П." (премия "Бронзовая улитка" - 2003), "Жертвуйте на построение рая" и совсем свежая "Аренда".

Семь старых рассказов и пять новых составили эту книгу.

-2-

Многие литературные судьбы второй половины двадцатого века осложнило безобидное в сущности словечко "фантастический".

С точки зрения ценителей высокого искусства фантастика местожительствует в литературном гетто: есть некий садок авторов, которые пописывают, чтобы их почитывали. Традиционный роман и рассказ, захлебнувшиеся авторским самовыражением, презирают фантастику за крепкие да ладные сюжеты, простоту и даже незатейливость изложения, неловкую психологию и непритязательный язык.

Все верно для фантастики форматной, для которой перечисленные признаки являются почти непременным требованием. Все не так для литературы, которая использует фантастическое как прием, организующий текст.

Из рассказов Кубатиева "вещество литературы" не исчезало никогда: оно присутствовало в ранних произведениях и только увеличивало свое присутствие в поздних, примером чего могут служить такие разные тексты, как "Книгопродавец" и "В поисках господина П.". И хотя ранние рассказы несут на себе метку "проза начала восьмидесятых", они и в новом веке ни в чем не устарели.

Даже когда Кубатиев молчал, у него все равно был читатель: практически во всех сетевых библиотеках присутствуют его ранние произведения. Они были созвучны эпохе и отражали ее нервическую суть, ее надежды и опасения. Они были хорошо написаны, и читатель не мог их забыть.

Границей между ранними и последующими текстами стал рассказ "Вы летите, как хотите!" - горький и пронзительный. В определённой мере это была программная, переломная вещь, явившая некое новое качество кубатиевской прозы.

Эта проза ориентирована на жанр рассказа. И дело вовсе не в том, что Алан Кубатиев не умеет писать романы, просто рассказы больше отвечают его творческой манере, предоставляя гораздо больше возможностей для экспериментов с сюжетом и стилем.

Возвращаясь к писательству, Кубатиев пишет совершенно разные по стилю вещи: это рассказ фантасмагорический ("Вы летите, как хотите!"), рассказ-антиутопия ("Рукопись, найденная в парке"), рассказ-памфлет ("Жертвуйте на построение рая") и глубоко литературный постмодернистский рассказ под странным названием "В поисках господина П.".

Рассказ "В поисках господина П" произрастает из русской словесности XIX века и в ней укоренен. Укоренен настолько, что потребно некоторое культурное усилие, чтобы опознать все знаки и все приметы. Господином П., коего ищут весь рассказ, оказывается небезызвестный литератор Пушкин, бывший кумир русской читающей публики. Вас не удивило слово "литератор"? Ведь Пушкин - это же "наше все"! Но только для нашей реальности, в реальности Кубатиева все иначе. Здесь погиб Дантес, а Пушкин выжил. По слухам, именно Пушкин, собираясь на дуэль, надел кирасу, и пуля Дантеса, отскочив от нее, пробила поэту руку. Рука после злополучного поединка стала сохнуть, и Пушкина прозвали Сухоруким. Пушкин Кубатиева - человек надломленный, он больше не поэт, стихов не пишет, живет, кропая - хлеба насущного для - исторические романы в духе Загоскина, а еще сочиняет преобидные критические статьи "со словами невозможными в адрес многих поэтов и писателей".

В реальности Кубатиева именно Пушкин автор стихотворенья "На смерть поэта". Не Лермонтов оплакивает Пушкина, но наоборот. Однако это "наоборот" не является самоцелью, это лишь декорации для размышлений о месте литературы и о ее значении в жизни общества.

Самое большое произведение сборника - рассказ (скорее, повесть) "Аренда", написанный в стилистике science-fiction на тему возможного контакта с иными цивилизациями. И никто даже представить не может, что контакт будет состоять в том, что человечество будет взято в аренду!

Я надеюсь, что книга будет интересна многим ми самым разным читателям. Она для тех, кто сумеет и захочет вглядеться в мир оставленный и мир надвигающийся, в мир, нарочито сделанный необычным, чтобы стали заметными неуловимые черты грядущего. Отчасти прощание, отчасти предостережение.

-3-

Алан Кубатиев - профессиональный филолог и журналист. В 1980 году защитил диссертацию по теме "Современный фантастический рассказ Великобритании: 50-70е годы".

В начале девяностых вместе с Аркадием Кейсером, Сергеем Лукьяненко, Валерием Смоляниновым и Сергеем Алексеевым издавал журнал "Миры", благословленный Робертом Силвербергом.

Создал с нуля кафедру международной журналистики Кыргызско-Российского Славянского университета, потом стал работать в Американском университете Центральной Азии, где читает курсы: "Введение в журналистику", "Коммерческая литература как вид коммуникации", "История американских СМИ", "История литературы Великобритании", "Очерки истории американской поэзии".

Почему пишет фантастику, объясняет так: "Мне интересно. Интереснее, чем писать просто прозу. Открываются какие-то двери, можно быть свободнее и дерзостнее. Нефантастическая проза в большей степени всё же монтаж вполне узнаваемых впечатлений, фантастика же - род травестии реальности: ваш начальник в женском платье, и сразу видно все то, что скрывалось под костюмом... Есть живые классики, произносящие термин "социальная фантастика" с непередаваемым презрением. Я - нет. Я там, куда реальность уже не дотягивается, но откуда она видна совсем не так, как видят те, кто в ней. И я подозреваю, что хорошая или по крайней мере активная фантастика есть реализация национального подсознания".

"Исповедь - дело опасное: начинаешь грешить именно потому, что боишься, что каяться будет не в чем. А для мемуариста у меня непозволительно мерзкая память, и связных дневников дольше трёх месяцев я никогда не вёл. Да и текст этот вовсе не о писателе. Написано здесь о человеке, который не знает, почему он пишет. При многих внешних признаках современного литератора мне ближе аэд, манасчи, бродяга у костра в караван-сарае, платящий за приют и миску плова рассказом о том, в незнании чего никто его никто не сможет уличить... Среди слушателей мог оказаться опытный путешественник, умелый воин, коммерсант, знавший о мире около дорог больше, лучше и точнее, разбиравшийся в том, кто и как правит и где что водится. Поднять на смех в большой компании, испортить репутацию - в два счёта. Рассказывать надо было о мире, где не бывал никто. Кроме него...>>>