клуб - свет харизмы - хп алимов - hp бурносов - заседания - фоты - чаво - харписня - форум

А тем временем в издательстве "Эксмо", славном своими скоростными лифтами, выходит весьма правильная книжка А. Бачило - "Академонгородок". Мы со свойственной нам смелостью поперли изображение обложки и аннотацию сами знаете откуда - и вот они:

"Чтобы встретить черта, нужно в него поверить. И он это знает. А потому любыми средствами старается убедить как можно больше людей в своем существовании. Если никто не станет верить в потусторонние силы, никаких потусторонних сил и не будет – таков первый и единственный закон природы. Ей все равно, какой быть, мучиться над мироустройством она предоставляет людям. Пока все верили, что земля плоская, она и в самом деле покоилась на спинах слонов. Пока все верили в нечистую силу, той тоже жилось вольготно. Но времена меняются, неугомонные люди, в попытке всему на свете дать собственное объяснение, напридумывали теорий, полностью исключающих существование нематериальных сфер.

Потусторонним силам приходится вступить в жестокую борьбу за признание людьми. И неслучайно эта борьба разворачивается в городке науки – новом, только что выстроенном посреди глухой тайги, и, по странному стечению обстоятельств, на том самом месте, где в древние времена стоял другой город – мрачная цитадель с башней пыток и лабиринтом подземелий, населенная демонами.

Страшные чудеса ждут новых жителей Академонгородка – научных сотрудников, строителей, студентов, бомжей, преступников - словом, самое обычное население современного города. Искушения в духе святого Антония заставят испуганных людей поверить в могущество дьявольской армии Стылого Морока. Но вместе с этой верой приходит и другая – неистребимая людская надежда на спасение и помощь со стороны сил добра…"

И еще одна книжка, которая выйдет в ближайшее время в "Азбуке" - "Новые легенды". Что это такое? А это вот что такое: "Впервые под одной обложкой - истории с привычными чудесами и с чудесами из ряда вон, истории страшные и мрачные и - светлые, покойные. Главы из новых книг Марии Семеновой и знаменитого тибетского отшельника Хольма ван Зайчика и специально написанные в сборник новеллы известных писателей. Новые рассказы и рассказы знаменитые. Объединяет их мастерство рассказчиков и предельное их любопытство к таинственному, небывалому, необъяснимому. Это книга мистических рассказов и это мистическая книга, что поймет каждый, кто дочитает ее до конца. Не только вы читаете книгу, книга тоже читает вас..." Это аннотация. А вот - "От составителя". Тоже познавательно:

"Угодно ли читателю mistikos? Греческое слово не случайно: оно означает здесь предельную таинственность, утверждение непознаваемости мира, который полон необъяснимых загадок.

"Это какая- то мистика!" - говорят обыкновенно. И подразумевают, что как ни бейся, не сыщешь ответа, что же такое приключилось.

Мистическая новелла не отвергает реализма, она так же, как и реалистическая, наивно наблюдает и описывает мир - как он есть. Но реализм ставит миру жесткие пределы, в ту пору как мистическая новелла всегда помнит о непознаваемом и "не оскорбляет мысли о нем более или менее вероятными догадками".

Она верит, "что под личиной вещества бесстрастной всегда огонь божественный горит". Она знает, что божества, чьи лики сокрыты до времени, могут быть могущественными, а могут быть и слабыми, могут быть добрыми, но чаще будут злыми, могут быть цари, а могут быть мелкие бесы.

Главное, что она знает - мир сверхъестественный есть, и человек с этим миром таинственным образом связан.

И что с того, что пути в иное - открываются незнамо откуда и ведут незнамо куда? И что с того, что это пути неведомые?

Эта книга - собрание мистик(ов). Именно так: и мистик, и мистиков. Первое - случаи, второе - их сказители.

Некоторые из них считают тайну - обыденностью, мир их сказаний заведомо согласен с присутствием сверхъестественного в реальной жизни: читайте отрывки из нового романа Марии Семеновой "Там, где лес не растет". Снова мир Волкодава, снова веннский юноша отправляется на поиски незнаемого, снова иномирье рядом - только дорога туда не указана на географических картах.

Для других мистика - нарушение привычного бытия, судьбоносный разлом, путь, указываемый бибоейским словом: не вынес Хольм ван Зайчик долгого молчанья в тибетском захолустье и прислал пролог к новому роману, который, похоже, будет посвящен альтернативной истории Израиля - истории создания Иерусалимского улуса.

Отрывок из романа называется "Агарь, Агарь.

А бывает, что все как будто бы совершенно реально, только мир наоборот: и Пушкин, а не Лермонтов, пишет в этом мире стихотворенье "На смерть поэта", и мелкий бес от литературы то смеется в кулачок, то плачет о судьбе русской словесности, которая теперь будет иной, несомненно иной - в новелле "В поисках господина П" Алана Кубатиева.

И еще случается, что книжная история настигает самого простого человека и ломает, крушит привычное его бытие. Необычайное одолевает обыденное, и ставкой здесь - судьба и жизнь. Танский император Сюань-цзун через века и страны помнит единственную любовь своей жизни и не дает о ней забыть потомкам в новелле Игоря Алимова "You Know My Name" из цикла "О чем умолчал Пу Сун-лин".

Это мистики, берущие основание в словесности. Книжные мистики.

Однако чудо может явиться откуда угодно и в любой час, и тогда это мистики обыденности.

Живет и работает в областной клинике доктор Мятликов, каждый день ходит на работу, по вечерам пьет утешительный коньяк - день ото дня, год от года, и вдруг... все идет наперекосяк в повести Андрей Плеханова "Левый глаз".

Или же рисует фантастические картины художник Бякин, и материалом ему служит единственно его фантазия - настолько сильная, диковинная, что мир вокруг Бякина преображается, и обыкновенный поход за выпивкой и хлебом насущным становится приключением. И когда Бякин вдруг возвращается в реальность, он не находит в ней места... Об этом - рассказ Василия Мидянина "Путь туда".

А герой рассказа Олега Овчинникова "Столичный оборотень" и вовсе живет на два мира, рожденный в железнодорожном вагоне между Петербургом и Москвой.

И уж совсем худо приходится героям Евгения Прошкина и Павла Молитвина, потому что им открывается то, чего другие не видят. Привычная реальность меняет очертания, и почти невозможно разобраться, что это: грезы наяву или картинки иномирья? И кто их показывает: крутит ли ленту очередной мелкий бес или галактический пришлец?

Бывают и совсем привычные чудеса. Это мистики реальности.

Тысячелетия живут с нами бок о бок тонкие сущности: за левым плечом у каждого сидит бес и нашептывает всякие гадости, злу учит, на путь лукавый душу уловляет (потому и плюем трижды именно через левое плечо, да что с того бесу - утрется, и сызнова нашептывает...), а за правым плечом - ангел уместился, свои речи ведет, к добру склоняет, обарывает глаголы супротивника.

Но супротивник не сдается, искушает, и даже в самое атеистическое время ведет подрывные действия среди строителей коммунистического завтра. И успешно, надо сказать, заполняет бездну неверия в умных, тонких и чуть ироничных рассказах Александра Бачило из сборника "Академонгородок".

А вот у Юрия Бурносова в его "Случаях" бесы уже победили: они повсюду, и жизнь может меняться только от плохого к худшему, и если случается какое-нибудь чудо, то непременно поганое. В рассказах Бурносова небо пусто, и тщетно кресты на маковках церквей пытаются уколоть небо в немой укоризне. Это городские страшилки нашего времени.

Однако человек все-таки сам выбирает, идти ли ему дорогой света или дорогой тьмы, приникать к неведомому или отшатнуться в страхе, выпустить на волю темные силы или сторожить и стеречься их. И об этом рассказ Михаила Бабкина "Ловушка".

Все это литература? Выдумки?

Так - да не так. Только реальность может вызвать к жизни другую реальность, и проводником здесь - слово.

Слово самоценно и самодостаточно, слово - путь, и подчас гибельный. Две последние новеллы сборника - прямое тому доказательство. Рассказ Леонида Каганова "Заклятье духов тела", равно как и рассказ Кирилла Бенедиктова "Красный город" рекомендую читать только тем, кто не верит в мистическую суть слова. Потому что на самом деле буквы и их сочетания управляют вселенной, и те, кому дан дар рассказчика, могут начудить пуще иного засланца с той стороны.

Такова проза нового времени, предчувствующая новые чудеса и памятующая чудеса старинные. Проза века научно-технического прогресса, исследующая то, до чего руки у науки пока что не доходят, и дойдут ли, не ведаю.

Маша Звездецкая,
по четвертом годе третьего тысячелетия от Рождества Христова"

СОДЕРЖАНИЕ

Книжные мистики

Мария Семенова. Там, где лес не растет
Хольм ван Зайчик. Агарь, Агарь!..
Алан Кубатиев. В поисках господина П.
Игорь Алимов. О чем умолчал Пу Сун-лин: You Know My Name

Мистики обыденности

Андрей Плеханов. Левый глаз
Василий Мидянин. Путь туда
Олег Овчинников. Столичный оборотень
Евгений Прошкин. Эвакуация
Павел Молитвин. Фобия

Реальные мистики

Александр Бачило. Академонгородок: 1960: Бригадир; 1976: Накхта
Юрий Бурносов. Случаи: Сюнька Голомаздин; Нищий Петр Михайлович; Няма; Забавные похождения старух
Михаил Бабкин. Ловушка

Мистические тексты

Леонид Каганов. Заклятие духов тела
Кирилл Бенедиктов. Красный город

И - наконец - вот вам из этого замечательного сборника рассказ hp Джаббы Ю. Бурносова "Няма":

Илья Ефимович съел последний выкидыш, запил из горла "Беленькой" и утерся рукавом фуфайки.

Лет Илье Ефимовичу было пятьдесят восемь, а родом он был вовсе не еврей, как можно было бы подумать.

Конечно, все привыкли, что если Ефимович, то всенепременно еврей. Но Илья Ефимович работал кочегаром в родильном доме, а какой еврей может работать кочегаром в родильном доме? Никакой. Ефимович - если еврей - может работать директором магазина, владельцем автозаправки, в газете может работать редактором, на телевидении руководящим лицом каким-нибудь, а чтобы в родильном доме кочегаром - не бывает такого. Ну в крайнем случае начальником отопительной части жилищно-коммунального хозяйства, но и там красть нечего, так что это получается вовсе не еврей, а посмешище.

Так или иначе, а Илья Ефимович был совсем не еврей.

Потому что он был оборотень.

Илья Ефимович жил в небольшом двухэтажном доме, которые строили после войны пленные немцы, буквально в двух шагах от родильного дома. Соседи почитали его за человека малопьющего, хозяйственного и почему-то бобыля, хотя Илья Ефимович отроду женат не был. Фамилия Ильи Ефимовича была... Хотя не все ли равно, какая у Ильи Ефимовича была фамилия. Вдруг у него фамилия была, как у вашего соседа или приятеля, и вы тут же начнете думать про них плохое, а на самом деле никаких оснований для этого нету? Потому пусть Илья Ефимович и будет Илья Ефимович. Не более и не менее.

Нужно сказать, что Илье Ефимовичу как оборотню жилось при родильном доме очень хорошо. В вонючую и закопченную котельную никто без особой нужды не совался, к тому же обращался в животное Илья Ефимович совсем не каждые сутки и исключительно по ночам, когда роженицы и медицинский персонал безусловно спали.

Правда, иногда главный врач родильного дома Сергей Владимирович Лейбедев говорил Илье Ефимовичу:

- Ты кобеля своего приструни. Воет.

- Приструню, Сергей Владимирович, - отвечал оборотень. - Я его лопатою!

- Лопатою, конечно, не надо, но если станет выть, ты его того... Поддай ему.

- Поддам, Сергей Владимирович.

Дураку ясно, что выл по ночам на самом деле сам Илья Ефимович, а вовсе не маленький рыжий кобель Вовка, обитавший при роддомовской мусорке. Обращался Илья Ефимович вопреки понятиям не в крупного волка, а невесть в кого: зверь был величиной с сенбернара, космат, мордат, хвостат, зубы наружу, лапы кривые, а между ног - большие мохнатые яйца, которые особенно мешали Илье Ефимовичу бегать по парку близ роддома и когтить деревья.

Он не раз задумывался: а ну как есть такие же? Но как ни выл он в овраге, никто не прибегал, только сексуально озабоченные дворняжьи сучки из частного сектора, которых он либо рвал на части отросшими когтями, либо любил до смерти.

Кстати, ободранная кора одно время вызывала некоторые сомнения у прогуливающихся по парку рожениц, но потом появились неистовые собачники, которые натравливали на деревья своих омерзительных свиноподобных бультерьеров, отчаянно грызших и терзавших стволы. Вопрос снялся сам собою.

Что бы ни писали об оборотнях, а Илья Ефимович не был душегуб. В котельную в большом количестве приносили сжигать выкидыши и мертвых младенцев, которые и шли Илье Ефимовичу на прокорм. Это было в порядке вещей: многие младенцев умирали так называемой детской смертью, других роняли спьяну санитарки, третьи ели какую-нибудь гадость... Иногда он даже не все съедал и приходилось в самом деле сжигать, чтоб не пропало - холодильника в кочегарке не имелось, а домой носить Илья Ефимович не решался.

В самые сложные времена - бывали и такие - он обращался через квартал к коллеге-кочегару Васе Мидюнину, трудившемуся при хирургическом отделении облбольницы - тот поставлял в значительном количестве отрезанные руки и ноги в обмен на водку и не спрашивая, на что они нужны.

Вместе с Ильей Ефимовичем в котельной родильного дома работал дядя Нил, совсем старенький дедушка-пенсионер, который в основном читал газеты, пил или спал. Остальное время жизни он проводил в полной прострации, как пьянственной, так и приобретенной с возрастом, не обращая никакого внимания на происходившие с Ильей Ефимовичем метаморфозы. Иногда, в моменты просветления, он беседовал с оборотнем о политике, а ежели тот был не в человеческом облике - кормил его кровяной колбасой и гладил по загривку, называя отчего-то Мухтаром. Никаких параллелей между Ильей Ефимовичем и лохматым страхолюдным зверем он не проводил. Он же, как правило, сжигал покойных младенчиков - у Ильи Ефимовича как-то рука на продукт не подымалась...

Старичка Илья Ефимович любил, а вот рожениц терпеть не мог. Он смотрел сквозь закопченные стекла котельной на их необъятные безобразные телеса и бормотал:

- Питуитрина на вас нету, бляди.

Роженицы ничего не слышали и спокойно курили возле труб теплотрассы, бегали в магазин "Минутка" за пивом "Балтика №9", крикливо разговаривали со своими пьяными мужиками, приносившими в пакетах йогурт, батоны и сало. В общем, жизнь шла, как тому велено конституцией.

Но о том, чему, собственно, и посвящен данный рассказ, нам имеет смысл начать с вечера вторника, 22 числа неважно какого (мы же не в газете работаем) зимнего месяца, когда Илья Ефимович пришел к главному врачу родильного дома.

Сергей Владимирович Лейбедев сидел у себя в кабинете за столом. На столе стоял плазменный монитор NEC, а со стены смотрел Путин в голубых тонах.

- Здоров, Илья Ефимыч, - сказал главврач и выпил что-то прозрачное из маленькой колбочки.

- Один пьете, Сергей Владимирыч... - укоризненно сказал кочегар.

- А с кем мне пить? С ним, что ли? - спросил главврач, указавши на Путина. - Или с тобой?

Понятное дело, попеняй главврачу кто-то из персонала, был бы тому карачун. Но разница между Лейбедевым и кочегаром была столь велика, что главврач не обижался.

- Вы бы закусили, - сказал кочегар заботливо.

- Хренасили, - буркнул главврач, тыкая пальцем в клавиши. В компьютере выстрелило, кто-то заорал вроде по-немецки. - Опять на кобеля твоего жаловались. Воет.

- Приструню, - сказал Илья Ефимович.

- И это... Что там с углем?

- Облтоп обещал подвезти. Пока нету.

- Понятно. Хорошо, - главврач остекленелыми глазами посмотрел на Путина. Путин молчал. - Ты это... Чего с трубами?

- Латать надо. Прорвет. Но это не мы, это жэкэха. Вы бы позвонили.

- А... Ну да. Тебе чего надо вообще?

- Да ничего. Сами позвали.

- Ну так иди. Хули тебе тут делать? Грязный весь, в саже.

- Сами ж вызвали, Сергей Владимирович.

- Я?

- Вы.

- Зачем?

- Вам виднее. Сказали, зайди.

- А... Вон чего... Ты снег это... прибери.

- Прибрал уже.

- Еще прибери. Вон как валит.

- Сейчас, Сергей Владимирыч.

- Ну и это... Выпить хочешь?

Оборотню пить вроде ни к чему, даже и вредно ему пить, но отказываться было не с руки и Илья Ефимович, выдохнув, послушно опрокинул мензурку.

- У тебя дети-то есть? - спросил Лейбедев, наливая в свой опустевший стаканчик глюкозу из ампулы.

- Нету.

- А жена? - спросил Лейбедев, добавляя в глюкозу спирт.

- И жены нету.

- Что ж не расстарался?

- Вышло так, Сергей Владимирыч.

- Ты ж мужик еще не старый совсем, чего сник? Вон сестра-хозяйка, Матвеевна... Завалил бы ее на простыни-то, и была бы семья. Ты подумай.

- Подумаю, Сергей Владимирыч.

- Ага. Ну, иди, Ефимыч. Смотри там не засни, а то трубы порвет на хер.

Илья Ефимович спустился по холодной пустой лестнице на первый этаж, с трудом отворил входную дверь, удерживаемую толстенной пружиной, и, скользя по обледеневшим ступеням, почти что съехал с крыльца.

Тропинка к кочегарке пролегала среди высоких сугробов. В голых деревьях выл ветер, и кто-нибудь другой, наверное, не услышал бы за ним тихого детского плача, но Илья Ефимович был не кто-нибудь другой, но как-никак оборотень.

- Господи... - сказал Илья Ефимович. - Кто ж это?

Младенец лежал на спинке на подтаявшем снегу. Он сучил ножками и ручками, ему было холодно, он весь скукожился и тихо-тихо скулил, совсем как потерявшйся от мамки щенок.

- Ну... - сказал Илья Ефимович. - Во дал. Ты это... Хорош.

И нагнулся к дитяте. Младенец посмотрел на него бессмысленными серыми глазенками и еще пуще залился плачем.

- Ты замолчи, - сказал Илья Ефимович, оглядываясь. - Что ж будет-то. Где мамка твоя?

Младенец, понятное дело, не отвечал.

- Смылась, сучка? Убил бы...

Младенец поелозил ногами и пустил струйку.

- Правильно, поссать на нее... мужик!

Младенец заугукал.

- Утюсеньки! Утютюсеньки! Пойдем-ка, брат, в тепло, - сказал оборотень Илья Ефимович, укутал ребенка в снятую телогрейку и понес к себе.

В кочегарке в самом деле было уютно. Если бы Илья Ефимович знавал покойничка Виктора Цоя, он бы понял и про троллейбус, который идет на восток, и про восьмиклассницу, и про в кармане пачку сигарет. Но он такой музыки не слушал.

- Вот тебе и хатка, - ласково сказал он, укладывая младенца в пластиковый ящик из-под физраствора на старую ватную фуфайку. - Спи давай.

Младенец благодарно загугукал - почуял, видать, тепло. На всякий случай Илья Ефимович подвинул ящик поближе к пышущему жаром зеву кочегарной печи.

- Кто ж твоя матка? - спросил он. - Убил бы суку. Родит же земля.

Младенец тихонько пукнул.

- А звать тебя пускай Иосиф. В честь Иосифа Виссарионовича, - сказал Илья Ефимович, укрывая ребенка клетчатым одеялом. - Жрать хочешь? Хочешь, вижу, только сказать не можешь.

Илья Ефимович отыскал под столом пакет кефира, отодрал уголок и сунул ребенку.

- Няма-няма! - сказал Илья Ефимович. - Няма!

Ребенок послушно забулькал, блаженно смежил глазенки.

- То-то, - сказал Илья Ефимович. - Няма!

Наевшись, младенец пустил пузырь и уснул - угрелся, видать, насытимшись.

- Вот так, - сказал Илья Ефимович, трогая сердце. - Вот так.

Он сидел на расшатанном списанном стуле до тех пор, пока старый будильник "Севани" не прозвонил семь. Тогда он поднялся, подоткнул младенцу фуфайку, отвалил тяжелую дверь и вышел из кочегарки в серое мутное утро.

- Ефимыч, нешто твой? - спросил с удивлением дядя Нил, разглядывая ребятенка.

- Ну как сказать... - замялся Илья Ефимович.

- А похож! - уважительно сказал дядя Нил и тут же забыл о младенце, потому что Государственная Дума вчера в очередной раз не повысила минимальный размер оплаты труда, и дяде Нилу не терпелось поделиться этой жуткой вестью с коллегой по работе. Илья Ефимович слушал вполуха, думая, куда же девать дитятю. Домой снести? Соседи увидят, подумают чего. Здесь оставить? Дядя Нил не обидит небось, а вечером можно пораньше зайти...

- Вот что, дядь Нил, - сказал Илья Ефимович, дождавшись, пока пенсионер умолкнет. - Я тут по делам сбегаю, а пацана пока оставлю. Присмотришь?

- Чего ж, - сказал дядя Нил. - А если обкладется?

- Обкладется - так полежит обкладенный, не барин, - сказал Илья Ефимович. - А пожрать вон кефиру ему дай. Или булку, булка вон в пакете завернута.

- А звать его как?

- Звать? Звать Иосиф.

- Да ну?! Нешто?!

- А то! - с гордостью сказал Илья Ефимович. - То-то!

Вернувшись домой, он принялся бродить по своей однокомнатной квартире от стены к стене, словно большая кошка в зоопарке. Бродить было легко и удобно: из вещей Илья Ефимович имел только продавленный раздвижной диванчик, стол с двумя табуретками, старую газовую плиту и телевизор "Рассвет", который почти не работал. Пометавшись с полчаса, он сходил в продуктовый, купил молока пастеризованного, сгущенки и манной крупы, потом подумал и добавил полкило сосисок. Вернулся домой, пометался еще минут двадцать, посмотрел новости и побежал обратно в кочегарку.

Ребенок был на месте: лежал в коробке, махал в воздухе ручками. Дядя Нил, не обращая на дитятю внимания, читал "Голос профсоюзов".

- Как он тут? - хрипло спросил Илья Ефимович.

- Хто?

- Ребенок.

- А-а... Да вон он. Слушай, ты, Ефимыч, отнес бы его бабе своей, что ли.

- Какой бабе?

- Ну, что ребенка родила. Или померла она?!

- Померла, - кивнул Илья Ефимович, обрадовавшись такому повороту событий. В самом деле, бывает такое: взяла да и померла баба, а ребенка оставила как бы отцу. Что тут необычного?

- Вот беда... - огорчился дядя Нил. - Ты его в приют тогда сдай.

- Какой еще приют?! Скажешь тоже. При живом-то батьке.

- А, ну сам смотри. Что рано-то?

- Да скучно дома. Еще и свет отключили, - соврал Илья Ефимович.

- Свет это ага. Знаем, кто у нас свет отключает, - заворчал дядя Нил, а Илья Ефимович включил в розетку ржавую самодельную электроплитку и затеялся варить манную кашку, бормоча себе под нос: "Няма! Няма щас будет!".

Ребенок прожил в кочегарке два дня, когда Илье Ефимовичу пришла пора в очередной раз перекидываться. Начиналось это всегда одинаково: внутри, словно в животе чайник закипал. Потом Илья Ефимович падал на пол и бился в корчах, из кожи лез длинный жесткий волос, лицо вытягивалось в морду... Главное было вовремя снять одежду, чтоб не порвалась.

Перекинувшись, Илья Ефимович встал на слабые еще лапы, пошатнулся, прислонился боком к ножке стола. Ребенок угукнул. Илья Ефимович сунул морду в коробку, лизнул пахнувшее молоком личико, тихонько, по-доброму, рыкнул и вышел на улицу через специально прорезанное в двери отверстие, забранное большим куском толстой резины от брызговика.

Прогулка на этот раз получилась приятной: какие-то новые силы наполнили мускулистое тело Ильи Ефимовича, он легко перемахнул оградку, в два прыжка одолел дорогу прямо перед фарами припозднившегося троллейбуса и поскакал в овраг, где принялся азартно гоняться за собственным хвостом. Жизнь была прекрасна.

Три или четыре часа Илья Ефимович ловил хвост, гонял кошек (не обижая их попусту и не допуская членовредительства), облаял пьяного. Хотя хвост кошке мог откусить - только бы хрупнуло. Слабые у кошек хвосты, ага.

В кочегарку он вернулся веселой трусцой, пролез в дырку и обнаружил, что дядя Нил уже за каким-то чертом пришел на работу. Старик был сильно навеселе и неуклюже ворошил в печи длинной кочергой.

- Мухтар! Мухтар! - обрадовался он. - Иди, иди сюда.

Илья Ефимович, не обращая внимания на деда, пробежал в темный угол за котлами, где всегда лежала наготове рванина, чтоб одеться. Привычно ощутил томную боль, когда кости стали вытягиваться и корежиться, нестерпимо начали зудеть втянувшиеся уши, копчик, в который вволокся хвост. Полежал немного на полу, потом натянул ватные штаны, майку.

- О! - промямлил дед, мельком взглянув на него. - А Мухтарка где?

- Как пацан? - спросил бодро Илья Ефимович.

- Пацан? Какой пацан?!

- Да мой, мой пацан! Ему небось няма-няма пора.

- Ты чего, Ефимыч? Какая няма? Какой п-пац... - старик подавился и закашлялся, потому что Илья Ефимович схватил его за тонкую пуховую глотку.

- Где пацан?!

- Д-ды... Ефимыч! - старик лупил глаза, дергался. -Удуш-шишь... не было пацана никакого! Лежал один в ящике, принесли небось мертвенького, не шаволился... я его в печку-то, как всегда...

- В печку?!

Илья Ефимович отшвырнул старика в сторону: тот врезался в толстую трубу с манометром и, пискнув, упал на пол, из разбитой седой головы полилась кровь. Со стола плюхнулся пакет с кефиром - две жидкости, белая и красная, принялись смешиваться в занимательного колера лужу. Но Илья Ефимович на все это уже не смотрел.

Он вышел на мороз - как был, в майке на голое тело. Мимо пробежала полосатая тощая кошка. Илья Ефимович привычно лязгнул на нее зубами и увидел на миг какой-то нездешний блескучий свет.

Упал.

Сердце больше не билось.

* * *

...Говорят, что некоторые из пассажиров автобуса, в который врезался "москвич" Виктора Цоя, вспоминали позже, что видели, как от места аварии стремглав несся прочь огромный черный пес... Если учесть, что Цой провел значительную часть жизни именно в кочегарке, можно всякое предположить.

Хотя вовсе не исключено, что он просто ехал к друзьям-корейцам на пикник и вез шерстяную скотинку в качестве гостинца.

Корейцы - они такие.

2004