клуб - свет харизмы - хп алимов - hp бурносов - заседания - фоты - чаво - харписня - форум

В этом году я утратила невинность: Димитрий Володихин, прекрасный как Охтинский мост, уговорил меня приехать на Басткон.

Будучи в помрачении ума, или же будучи без ума от Володихина, я опрометчиво согласилась.

Ехала потрясенная своей отчаянной храбростью, и всюду мне мерещились молодые талантливые авторы, и лишь обилие грядущих камарадов утешало меня в приступившем сумеречном душевном состоянии.

Страшили меня не только молодые и талантливые, но и возможное отсутствие комфорта: чудился мне нумер с отстающими обоями, вся в оспинах ванная и подтекающий унитаз.

Кроме того, добрый писатель Мидянин, известный проповедник коричневого, любезно сказал мне, что хотя мы едем к обеду – обеда не будет.

Стало совсем страшно.

Пришлось нанять машину и отправиться за покупками в большой-пребольшой магазин, прозываемый ученым словом гипермаркет. Там мы купили заедок и закусок и две бутылки текилы. Как нам казалось, еды было ну ооооооооочень много, а две бутылки текилы плюс мескаль от Мидянина – это более чем достаточно, чтобы усидеть со старыми товарищами некоторую часть московской морозной ночи.

Я ошибалась.

1

Самый Басткон – конвент уютный и очень дружественный. Он содержателен и осмыслен: он разыгрывается как по нотам, и организаторы ходят по коридорам с ясными глазами праведников. Но есть дни Басткона и ночи Басткона, и их различие впечатляет куда больше чем простодушная история о борьбе светлых и темных сил, написанная не скажу каким писателем, да продлит Аллах его дни и да приветствует его, потому что кроты всего мира выступают за мир и дружбу между всякими разумными существами.

Дни Басткона были упоительны: все были трезвыми и умными, а человеческие взоры были исполнены весомой мысли и живого чувства. На удивление не дурен оказался наш двухкомнатный номер: мы там расположились не без комфорта, и я порадовалась, что тактические маневры жизни, известные под изысканным словом naiobka, иногда не удаются.

Потом в узком кругу первопоселенцев Басткона мы трепетно пообедали, чем Бог послал, и Мидянин с Алимовым решили пропустить по рюмочке - с устатку (мы так томно и долго ехали в машине!) и с морозцу (в Подмосковье стояла совершенная зима). Мне бы насторожиться от того, что первая бутылка текилы (0,7) была употреблена уже во время дружеского обеда, но чары Володихина были сильны как никогда, и я не придала значения этому судьбоносному факту.

Потом была как будто конференция, на которой читала доклад Елена Хаецкая (слышно не было ничего, но кажется, звучало имя Мелисанда), а после нее на трибуну взгромоздилась я. К сожалению, перфоманс не удался так, как он был задуман: ввиду глубокого творческого ража отсутствовал брянский писатель hp Чжа Ба Бурносов, более известный как Черный Джопах. Точнее, он сказал по телефону, что у него бронхит, но говорил это очень трудным голосом, и мне все тут же сделалось ясно.

А ведь Чжа Ба был гвоздем моего выступления: в самых ответственных местах доклада он должен был мастерски исполнять джигу, иллюстрируя тем самым понятие «новый эстетизм», а в самом конце доклада под восторженное молчание публики он должен был весело и споро показать тату на левой ягодице.

Увы, без Чжа Ба мне не удалось произвести нужного впечатления. Я, конечно, говорила заметно громче, чем Елена Хаецкая, и меня услышали. Но яду во мне было явно недостаточно, и посему дискуссия на тему нового эстетизма заняла всего-то полчаса.

Потом добрые люди рассказали, что некоторым участникам было видение на кафедре: не то я со знаменем впереди французского войска, не то нимб у меня над головою. Вот как сказалось на мне трагическое отсутствие Чжа Ба и рюмка текилы за обедом.

А ведь могли кадить и поклоняться!

Досадное упущение.

2

Пока еще был день, продолжалась эпоха благодушия и нежной приязни к миру. Прекрасен – почти как Володихин – оказался Никита Красников. Из воздуха материализовался Михаил Харитонов и тотчас же мне понравился. Еще был великолепный Березин, а на завтра мне мнилось и вовсе небывалое счастье: прибывали Зоричи, крот Бенедиктов, майиор Пронин и Саша Бачило. Чем не щастье, когда столько хороших людей… (далее неразб.).

Компания из Мидянина, Алимова, Прошкина, Харитонова и Красникова выпила текилу в полчаса (я пила минеральную воду). Тогда задумчивый Мидянин достал мескаль и прочитал нам коротенько, минут на 40, историю алкоголя в странах, где растет голубая агава. Он тянул время (знает, чем чреваты конвенты!), но я не поняла его искусной мимики и предложила познать мескаль здесь и сейчас.

Мескаль – по сути недотекила: он полон сивушных масел и на дне каждой бутылки лежит червяк. Когда увидите бутылку с двумя червяками – не покупайте ни за что: вы проснетесь не там, где заснули. С одним червяком – можно брать. Червяк обыкновенно выпрыгивает в последнюю рюмку. Но в этот раз червяк выбрался раньше, потому что наливали Березину, а живая природа, равно как и неживая, к Березину неравнодушны, потому что у него есть хвост.

Мескаль кончился во вторые полчаса, но и это меня не насторожило. И даже когда все стали регулярно ходить за пивом, я оставалась в твердой уверенности, что все идет путем.

Чуть меня встревожило заявление любезного камарада Прошечкина, который сказал, что он, конечно, пил эту мерзкую текилу и еще более гадкий мескаль, но ничуть наливавшим не признателен, потому что нет ничего лучше для русского человека чем простая хлебная водка, - и с этим словами исчез в ночи.

Потом все снова пошли за пивом, но даже тогда еще казалось, что все хорошо: радостно визжали местные отдыхающие девки, когда проходящий писатель-фантаст ненароком щипал их за задок, пиво было в баре в изобилии, и высокие разговоры о прекрасном в литературе проистекали в полном согласии всех беседующих.

Между тем это была уже ночь Басткона, что сказалось утром на категорическом отсутствии участников конвента на завтраке.

3

А потом приехал майиор.

Он уже звенел при ходьбе, потому что умудрился выпить 44 коктейля «Отвертка» еще в машине крота Бенедиктова. Остальные 178 банок он выпил в долгую бастконовскую ночь.

Пил лихо, одновременно из двух банок - с двух рук, поражая местных фемин удалью и безбашенностью. Бригада Скорой помощи из меня и Бачило пыталась уложить майиора спать, но он пообещал вышибить двери плечом и прийти к людям, потому что он тот, кого эти люди ждут уже 2000 лет. Потом мы хотели взять майиора на погулять, но он убежал странной рваной походкой: его шатало от одного номера к другому и в каждый он бился головой, и так свершилось видимое чудо: в одном номере ему открыли. И майиор нас покинул.

(Пусть тебе станет стыдно, товарищ майиор – в этом самом месте - перед лицом твоих товарищей по оружию, буквально перед самым их лицом!.)

Гуляя близ пансионата и разговаривая о судьбах отечественной словесности, мы прикупили литровую бутылку текилы (литра теперь уж точно хватит, так мы рассуждали!), к тому же Саша Бачило тоже привез с собой мескаль.

Потом был банкет, на котором Алимов за 5 шекелей давал всем желающим поносить Чжабину кипу, известный писатель Овчинников окончательное поник головою, писатель Прошкин нашел вкусную и питательную водку и доверительно к ней приник, а ко мне приник Воха Васильев.

Да, это случилось наконец-то.

Когда мы любезно поздоровались с Вохою Васильевым, в зале возникло нездоровое оживление. Народ ждал перфоманса и мы не смогли отказать. Три поцелуя Вохи Васильева вызвали бурное оживление в зале. Матерые папарацци навострили цифровые камеры, а Эдуард Геворкян вскричал страшно: полцараства за фотоаппарат!

Вы стали нам как родная, - сказал мне кто-то под руку, и я поняла, что началась мистическая ночь Басткона.

4

Вакханалия, начавшаяся далее, систематизации и учету не поддается. Я мечтала о тихом собрании единочаятелей, но до 5 утра наш номер был местом свального греха: кто-нибудь в него регулярно сваливался. В нашем номере искали и находили Володихина, некая жена нашла своего мужа и тут же увела, а он только-только начал рассказывать мне, какая я забавненькая. Потом в номер ворвался человек с залатанной головой и тыча в меня рукой завопил: ну чё ты хотела от меня? Его аккуратно попросили, но он еще долго бился в коридоре как раненая птица.

А я всего лишь хотела разочек побеседовать с Вохой Васильевым, чтобы познать его нежную и ранимую душу большого художника. И посему любезно пригласила его на мескальное пати. Воха раскрылся на этом пати с удивительной честностью и силой.

Он дал глубокую и беспощадную оценку творчества Владимира Березина, и всего лишь 167 раз сказал при этом слово hujnia.

К нашему мероприятию Воха подошел с огоньком и удачно задал ход собрания: две прелестные дамы, гостьи конвента и лично харизматического крота, рассказали нам много поучительных историй и анекдотов, где многообразно затрагивалась тема материально-телесного низа. Саша Бачило талантливо смутился и сказал: "Девочки, осторожнее, среди нас есть мужчины!" Но это была ночь Басткона, и ничто, ничто не могло предотвратить закат культуры в нашем номере.

Феерически прекрасный Митя Зорич пытался вернуть нас в лоно культуры, для чего затянул сагу о ситуле Базилевского.

Непросто было понять устройство ситулы и ее назначение, и потому любезный и хорошо воспитанный Зорич повторял некоторые тезисы по три-четыре раза. Сатори обрушивалось как цунами, и воздух густел и дрожал. И тогда отчаявшийся Воха Васильев принес нам бутылку вкусной и питательной водки, чему очень обрадовался камарад Прошечкин - и даже прочел благодарственный стишок.

Потом пришел Березин, и Воха Васильев конспективно поведал ему те добрые и душевные слова, что мы уже слышали. Он тоже счел необходимым повторить некоторые важные тезисы, чтобы мы всецело познали ход его мыслей и логику его рассуждений.

В этот вечер мескальный червяк снова выбрал Березина, в была в этом непередаваемая нежность. Березин от удивления полнотой жизни всосал червяка с жизнерадостным скворчанием, червяк при этом блаженно улыбался.

Потом харкрот Бенедиктов и харизматический Мидянин уехали и увезли чувствительных женщин, а Митя Зорич заплакал и закончил историю о ситуле Базилевского. Мои глаза тоже были на мокром месте, расчувствовавшийся Алимов плакал - весь, а Никита Красников от избытка впечатлений даже исполнил песню.

Стало торжественно и слегка влажно. Именно тогда в первый раз пришел Володихин.

5

А Воха – прямой и лапидарный, как социалистический мост Володарского - незаметно покинул нас, но водку оставил, и в этом был зловещий умысел на теракт. И все сбылось. Потому что пришли еще люди, и тоже принесли водку. А потом пришел Саша Ройфе, и его руки также не были пусты.

В пять часов утра о прекрасном было больно даже думать, но последние стойкие бойцы сказали, что номера нашего не покинут, пока не выпьют «водку всю» (конец цитаты).

Пришлось им помочь по мере сил.

Потому что наступал самый страшный час любой конвентной ночи: между 5 и 6 утра иные писатели-фантасты превращаются в гоблинов, и потому в этот час все должны запереться на замок и ни в коем случае не открывать на стук из мрака.

И все одно, когда настал ясный день, никто из нас снова не спустился к завтраку. Я даже не знаю, все ли участники конвента остались интеллектуально и телесно сохранны, потому что страшно, страшно было мне ходить по пустынным коридорам надмосковского пансионата.

Кстати, в нашу дверь около полудня много стучали.

Кто были эти люди, история умалчивает, но я боялась, что у нас опять кого-то ищут, и дверь мы не отпирали принципиально. Была и другая причина – принять вертикальное положение казалось категорическим подвигом.

А потом пришел Березин об ангельском нимбе и напоил нас чаем.

А потом за нами приехала машина, и мы с Алимовым и Сашей Бачило отбыли «во своя си».

Хрустальный Пронин с ночными конвентными глазами механически махал нам рукой.

Володихин был подозрительно свеж и благодушен, и это странно, ибо в ночи его постоянно находили и тут же талантливо вливали ему в рот некоторое количество алкоголя. Видимо, у имперцев особенная биохимия: их не берет ничто.

Нам же было очень трудно. Посему мы поехали завтракать в Тинькофф, где разумная и горячая еда, а тако же бокал свежего пива рассеяли в наших головах сумрак конвентной ночи. И я поняла, почему молодые талантливые авторы превращаются в еще более талантливых писателей-фантастов: каждый конвент чуть-чуть обезмысливает человека.

И поскольку мозги мне страшно дороги, как память о героическом прошлом, - в час, когда мы оказались в поезде, а за окном прощально поплыла Москва, в голове моей забилось второе сердце, и послышалось в его биении: больше никогда, никогда больше, - и захлопали за окном черные крылья улетающего ворона Невермор.

30.01.2005

Некоторые сопутствующие фотографии

Черный рыцарь-паук Леопольд XVII выполз из-под замшелой поваленной ели, под которой он провел ночь, и задумчиво посмотрел на покоившийся у вывороченных еловых корней доспех лилового рыцаря-демона Евронимуса III. Доспех был на две трети наполнен теплым питательным бульоном, в который ферментировался за ночь труп Евронимуса после того, как Леопольд вчера впрыснул ему в кровь ядовитую слюну. Треть поверженного противника рыцарь-паук выпил сразу, еще до того, как забиться на ночь в нору, и теперь ощущал приятную умиротворяющую сытость. Однако бросить на дороге столько дармовой пищи было жалко. Забрать же доспех с собой не представлялось возможным: слишком тяжел и наверняка расплещется по дороге.

Черный рыцарь-паук потер волосатыми лапами, чтобы согреться, поймал хелицерами дождевую каплю и, решив, что она недостаточно кислая для того, чтобы обращать на это внимание, отправился седлать свою верную боевую стрекозу, которая стреноженной паслась неподалеку. Стрекозу звали Натрещал. Пасть и мощные челюсти Натрещала состояли из хитиновых пластинок и были совершенно нечувствительными, поэтому для управления им приходилось использовать сложную сбрую из множества крепких кожаных ремешков, пропущенную под мягким стрекозиным брюхом и основаниями крыльев, которые хотя бы реагировали на нажатие. Пока рыцарь подтягивал ремешки, боевая стрекоза продолжала меланхолично поедать схваченную перед рассветом ворону, которую подносила ко рту длинными и гибкими задними лапами. Казалось, что круглые фасеточные глаза Натрещала бессмысленно таращатся в пространство, однако на самом деле боевой скакун был необычайно умен, и лишь анатомические особенности придавали ему вид безмозглой твари: поле зрения огромной стрекозы составляло почти 360 градусов, поэтому она не нуждалась в специфических движениях зрачков и особом расположении бровей и нижних век, которое называется «в глазах светится ум». Между тем Натрещал с легкостью решал сложные кроссворды с использованием математических терминов и нередко обыгрывал в шахматы не самых последних рыцарей Многоугольного стола...>>>