харизматический писатель Бурносов
|
ДНЕВНИК УЛЬВУРГЫНА
|
День первый Ульвургын умный, в школе учился. Потому решил нытыбук-дневник писать - домой приеду, всем расскажу, как на большом железном илире плавал таннытов-коряков воевать. Однако кончаю писать - сейчас будут много мяса давать, жирного! И чай. С сахаром. День второй Наш большой железный илир "Тайныквыт" с виду совсем как топор, а шибко плывет! Не зря, как уплывали, собаку убили, а кровь к солнцу бросали. Посреди илира большая яранга, а в яранге чего только нет, а над ярангой как деревья, только из железа и проволоки, гудят. Там нууча, нас туда не пускают. И не надо. У нас тоже яранга, только внутри илира, а в ней койки мягкие, тепло, сверху свет идет, а посреди таз, чтобы мочиться. Кругом илира по верху как консервные банки, а в банках ружья, ой-ёй, какие большие! Голова пролазит. Говорят, если стрельнёт, большая пуля так далеко упадет, что четыре дня на упряжке ехать. И все равно небось не приедешь. Нууча, русские люди, добрые, каждому одежду дали - вроде как кальхикер, что дети носят, только большой и шибко теплый. Сижу на койке, сейчас опять мясо дадут, жирное! И чай. С сахаром. Сказали, вечером станут водку давать. Ой-ёй, хорошо в железном илире! И капытан-нууча, что тут главный, шибко добрый и красивый! И звать меня теперь не просто Ульвургын, а матырос Ульвургын! Хо! Когда илир еще не плыл, возле берега стоял, приходил старший эпей Берингии, Арман-Абрам-нууча, красиво говорил. Как победим таннытов, совсем хорошо станет. Олешки наши будут, касатка, рыба, лес наш будет, много-много больших яранг поставим во весь берег. В каждой телевыз, а вместо таза, куда мочатся, белый кувшин, вроде как мой брат Вуквувге в Анадыри видал. В Анадыри чего только нету! И у нас будет. Добрый Арман-Абрам-нууча! Сильный! Родится сын - назову Арман-Абрам! День третий Шибко блевал. Совсем живот дурной стал, еды держать не хочет. Илир даром что большой, а волна сильно бьет. Лежу. Кэле, собака, на меня таз с мочой опрокинул, кальхикер теперь совсем-совсем мокрый, сушить надо. Ой-ёй, плохо мне. Жалко, дедушку Чунанчара не взяли коряков воевать, он бы меня полечил. Дедушка Чунанчар шибко умный, раньше был даже типутат, теперь совсем старый стал, уже не может быть типутат. В большом городе жил, в Москве. Много водки пил, мясо жирное ел каждый день и совсем ничего не делал. Говорит, раньше наша страна сама по себе не была, над ней был большой город Москва, а в городе Пуутын-перзынды. Все его боялись. Потом не так стало, у нас стала Берингия, а что в большой Москве, ни я не знаю, ни дедушка Чунанчар. Говорят только, там война была, теперь кругом сплошь сээнгэ, больная тундра. И кто там живет, не знаю. Никто не знает. Приходил нууча, учтивый, здоровался, "Еттык!" - говорил, вечером еще много водки дадут, говорил. Однако водки совсем не хочу - шибко больной стал, опять блевать буду, писать сегодня уже не буду. День четвертый Видали другой илир, звать "Нэгыргын". Большой, больше нашего, а на нем железные птицы, говорят - сыммылыт называется. Внутри человек сидит, если хочет - шибко высоко лететь может. А придумал сыммылыт сам Арман-Арбрам-нууча. Опять шибко блевал, даже водку пить не стал, что нууча давал. Матырос Кэле, собака, мой стакан выпил и еще просил - нууча его мало-мало прибил, правильно сделал, хороший человек. День пятый Хороший день - письмо от брата получил, сыммылыт кинул. Кому письмо в море упало, потонуло, а мое прямо на илир. Вот мне брат Выквын написал, какой у них хороший шаман: "Если у ково што потеряется, или шаман узнает у ково есть хорошей олень или какой зверь, то соберет людей, надевает на себе особливаго роду колчугу с побрекушками и бляхами, на коих змеиные головки, бёт в бубен, скачет около огня, крича гой, гой, и предстоящие также ему подгаласничивают, а потом вытаравши глаза падает на землю хрыпя, из роту пена, по некоем време встанет, озиратся на все стороны, позевает как бутто был в великом исступлении, потом встанет и сказывает предстоящим, что дьявол просит жертву такую-то, коя и отдается. Когда ж женщина мучается долго родами, то срубает шаман пень, колотит в него клин, штоб скорее от бремени разрешилась, и беспрестанно из находящихся с шаманом людей подслушивают у юрты и друг другу сказывают, што скоро родит или еще нет. После тово и клин либо более, либо менее колотят, родившему же младенцу шаман нарекает имя, но штоб в той семье было ново". Хо! Умная голова у брата Выквына, его Арман-Абрам-нууча в нывырсете учил. Брат Выквын большой человек, мынысрат-ыкынмыст. А от шамана много пользы, его правда. У нас шамана на илире совсем нету. Беда. Ну как что потеряется или женщина родами мучаться будет? Однако буду много думать, с людьми говорить, чтобы нууча шамана нашел. А то никак не сможем таннытов-коряков победить. День шестой Ходил к капытан-нууча, про шамана говорил. Капытан-нууча сказал, не бойся, Ульвургын, я сам шаман, а Арман-Абрам совсем великий шаман, у чукчей таких шаманов совсем нету, и у коряков нету. Ой-ёй, хорошо! Правильно Ульвургын делал, когда в матырос записался. Мяса много, жирное, чай с сахаром, водка и шаман шибко сильный. Сказали, еще два дня плыть, а потом берег будет, земля коряков будет, станем их воевать. День седьмой Блевать совсем перестал, живот привык. Еще письмо сыммылыт кинул, от другого брата Тылгынто. Брат Тылгынто тоже на илир записался, тоже матырос. Ихний илир звать "Тиркиней", они совсем в другую сторону плывут. Там пролив, а за ним земля Кыымылат, там дыряворотые йыкыргавыльыт живут. Арман-Абрам-нууча говорил, как коряков победим, сразу станем дыряворотых воевать. У дыряворотых свои нууча есть, зовутся мерикан, но Арман-Абрам велел их не бояться, потому что наши нууча сильнее, и илиры наши больше, и мясо у нас жирное, и чай с сахаром, и водки много. У мериканов водки совсем нет. Как только живут люди? Хо! Шибко радостный брат Тылгынто. Сказал, ждут - не дождутся дыряворотых воевать. День восьмой Сегодня Ульвыргын молодец - пол помыл, сам себя в бане помыл, нууча его шибко хвалил и разрешал нытыбук-дневник в мэйны купрэн, в большую сеть включать. Ой-ёй, что в большой сети есть! Есть одетые, а есть совсем без одежды! Много смотрел, глаза заболели. Никогда такое не видел. Нууча сказал, как таннытов-коряков победим, каждому будет в яранге мэйны купрэн, и голые будут сколько надо, и чай с сахаром. Как пришел, рассказал своим, что видел. Кэле, собака, не поверил, я ему сказал, что нууча придет, прибьет его. Нууча не пришел, вместо него Кэле, собаку, Ейвелькэй прибил. Ейвелькэй сильный, раньше рыркы, моржа хорошо ловил, теперь стал матырос. Буду с Ейвелькэем дружить. День девятый Уже землю видать, скоро станем коряков воевать. Пришел капытан-нууча, велел всем ружья раздать. Мне тоже ружье дали. Короткое, ручка снизу прямая для руки, а впереди еще кривая, а в ней пули. Капытан-нууча велел хорошо стрелять. Хо! Ульвургын всегда хорошо стрелял, его дедушка Чунанчар учил, типутат. Капытан-нууча еще говорил, что нам Арман-Абрам передал. Передал, что танныты-коряки яранги делают в три шеста, а не в четыре, как надобно. Ой-ёй, не беда! Всех коряков побьем, яранги переделаем. Еще капытан-нууча нас поделил. Одни, сказал, станут илир стеречь, другие в малые лодки сядут и поплывут коряков разведать. Я в другие попал. Потом долго смеялись. Капытан-нууча велел нам морды грязью помазать, чтоб не видно. Одни, что илир стерегут, стали нас звать анкальыт, писаные рожи. Смешно. Старший у нас Ейвелькэй. Однако все, кончаю нытыбук-дневник писать, идти надо. День десятый Страшно в земле таннытов. Матырос Каканка глупый, пошел грибы искать, совсем пропал. Кричали-кричали - нету Каканки. Ейвелькэй-старший сказал никому без спросу не уходить, не то танныты утащат, как Каканку. Консервы ели. Вкусные, мясо жирное. Водку пили. Мало-мало пили, чтобы спать не хотелось и глаз был зоркий. Потом пели, тихо-тихо, чтоб танныты не слышали. Потом ружье чистил. Все, спать пора. День одиннадцатый У Ейвелькэя-старшего листок-кырты есть, на нем вся земля таннытов нарисована. Сказали, сам умный Арман-Абрам-нууча рисовал, он далеко видит, всегда знает, что танныты-коряки удумали и где их яранги. Ейвелькэй кырты смотрел, говорит, совсем скоро воевать будем. Уже спать хотел, нытыбук-дневник выключал, а тут Каканка пришел. Голодный, мокрый, ружье потерял. Говорит, кайкайнына, медвежонка видал, поймать хотел да сам в яму и упал. Смеялись. Ейвелькэй потом Каканку мало-мало прибил однако. Каканка плакал. Глупый. Молодой потому что. День двенадцатый Шибко устал, а много слов писать в нытыбук-дневник буду. Сегодня таннытов убивали. Ейвелькэй-старший троих убил, я одного, и Выквын двоих. Один маленький танныт убежать хотел, но Каканка на него бросился, поймал и веревкой связал, как олешка. Теперь танныт лежит, а Ейвелькэй его спрашивает, что да как. Которого я убил, совсем старый эпей был, как дедушка Чунанчар. Тоже типутат мог быть. Ой-ёй, жалко, быстро убил, не спросил про большой город Москву. А ну как он дедушку Чунанчара там видал, когда молодой был? Теперь поздно. Жалко. Ой-ёй, глупый Ульвыргын! Тут же яранга стояла. В яранге мясо - плохое мясо, твердое, старое. Водки нету, чая нету с сахаром. Консервы опять ели. Видать, дурные были танныты, бедные. Ружья у них и того нету. Которого Выквын убил, тот Выквыну перед тем ножом самый кончик носа отрезал. Хо! Стал Выквын смешной, мы его за то Инчувин прозвали, безносый. А про ярангу Арман-Абрам-нууча правду говорил, танныты свои яранги неправильно делают, в три шеста, а не в четыре, как надобно. Сам видал. Вот вернусь на илир, напишу братьям письма, как таннытов воевал и про ярангу. И дедушке Чунанчару напишу. День тринадцатый Однако шибко плохо. Дождь пошел, Каканка опять потерялся, а маленький танныт говорить совсем не хочет. Ейвелькэй его бил-бил, говорил, уши отрежет, станет танныт как тюлень, совсем без ушей. Не боялся танныт, плевал в Ейвелькэя. Убил Ейвелькэй танныта. Кырты говорит, большие яранги скоро будут. Что-то не видать. Или врет кырты? День четырнадцатый Шибко плохо опять. Ейвелькэя-старшего убили. Ой-ёй, совсем дрянной народ танныты. Из кустов стрелял, потом убежал, не поймали. Прямо в грудь попал Ейвелькэю и в пузо, так, что кишки видно. Кишки синие, как у олешка или росомахи. Ты мне друг, говорит Ейвелькэй, заколи меня - умру скоро. Я ждал. Как Ейвелькэй совсем умирать начал, я его заколол. Теперь надо Ейвелькэя мертвого в белый мех одеть, а нету меха. Так положили, чтоб лежал, готовился. Поставили перед ним иголку с ниткой, ружье положили, консерву. Жалко консерву - мясо жирное. А Ейвелькэю мертвому тоже надо. Я потрогал - голова у Ейвелькэя тяжелая, значит, забыл он что-то на земле, не хочет пока ее покидать. Лежал-лежал Ейвелькэй, я опять голову потрогал - легкая стала голова, пора Ейвелькэя сжигать. Вынули из него нутро, чтоб горел лучше, подожгли. Водки выпили. Каканка шибко плакал. Если буду тут стоять, когда таннытов-коряков победим, на этом месте олешка заколю. День пятнадцатый Теперь, как Ейвелькэя не стало, старший у нас Кэле, собака. Каканка умный оказался. Я думал - молодой, глупый. Историю мне рассказал, как Пичвучын, сын Тынантомгына, шел как-то по берегу моря, пнул прибрежную гальку, а из-под ног у него дикие олешки побежали. Шибко большие, шибко красивые! Посмотрел Тынантомгын на олешков и говорит: "Уж очень хороши олешки, не смогут таких удержать люди". И сотворил для людей из гладколистной ивы домашних олешков. Стало быть, не Арман-Абрам-нууча домашних олешков сотворил? Или врет Каканка? Да больно складно у него получается. Пичвучын все может, Тынантомгын тоже все может, а Армана-Абрама я и живого видал, и на картинке видал. С виду простой, как Ейвелькэй. Ткнешь ножом, небось помрет. Ой-ёй, нехорошо Ульвургын думает! Зачем в нытыбук-дневник написал? Теперь не сотрешь. День шестнадцатый Кэле вапак-мухомор нашел. Съел. Однако старики говорят, кто вапак-мухомор съел, тот может много дней без отдыха идти, если только сразу не помрет. Кэле, собака, не помер. Я тоже мухомор нашел, есть не стал, в кальхикер, в карман ложил. Видал большие яранги таннытов. Серые, высокие, окошек много. В Анадыри, брат Вуквувге говорил, таких много. Как в них люди живут? Страшно. Совсем неправильно танныты яранги строят. В три шеста еще ладно, почти как мы. А эти стоят, не валятся. В окошках свет. Кэле, собака, сказал поймать танныта одного, после назад пойдем. Велел мне и Каканке идти. Сам страшный, в глазах мутное, как моча у больного олешки. Пойдем мы с Каканкой. День семнадцатый Одного танныта поймали. Сидит, боится. Кэле, собака, его прибил, а нас шибко хвалил, сказал, самому Арман-Абраму скажет. Врет. Арман-Абрам-нууча с таким Кэле и говорить не будет. Пошли назад. Кэле кырты смотрел, головой вертел, пальцем тыкал. Говорит, вон там наш илир "Тайныквыт", совсем скоро придем. Сюда криво шли, отсюда прямо пойдем, как ворон летит, шибко быстро дома будем. День двадцать четвертый Однако шибко уставал, ничего не писал. Который день идем, а моря нету, илира нету. Кэле, собака, кырты читать совсем не умеет. Жалко, Ейвелькэя убили, а не Кэле, собаку. Кушать нечего совсем, консерва кончилась, чай кончился, водки нету. Мухомор съел. Думал, помру, но живой. Хо! Ноги сами идут, а в голове как в котле, пусто и весело. Остались я, Каканка да Кэле. По очереди танныта несем, совсем плохой танныт, Каканке ухо откусил. Хотели убить, да я не дал. С чем к илиру вернемся? Накажут небось. Согласился Кэле, прибил опять танныта, но не до смерти, а чтоб знал. Каканка мне плохое сказал. Что Арман-Абрам-нууча олешек не делал, Анадырь не делал, кырты не рисовал, сыммылыт не придумал. Что у Арман-Абрам-нууча сыммылыт есть, на котором он в далекую страну Ынгылы летает. Там у него много денег, дом белый, весь из морского камня, вокруг тепло и дружина сторожит, одиннадцать человек, называется дружина Чылсы. Кожа у всех черная, как у моржа, а глаза белые, и на кого посмотрят, тот сразу помрет. Откуда знаешь, спросил. Каканка говорит, большой сыммылыт в тундре падал, Каканка его нашел. Нууча совсем мертвый был, сыммылыт сгорел, а возле него Каканка лист нашел, гызыты называется. Там и прочитал. Шибко много думал. Спать не сумел. Ой-ёй, что Ульвургыну делать? День тридцатый Нашли илир. Лучше бы не нашли. Лучше бы Ульвургын в лесу умер. Совсем разбился илир, даром что железный. Дырки кругом, и в воду ушел почти весь. На берегу сыммылыт лежит, не наш, на крыльях звезды белые нарисованы. Каканка говорит, сыммылыт наш илир потопил, а илир успел сыммылыт застрелить. А самое страшное, что у сыммылыт внутри человек - с виду как нууча или чукча, только кожа черная. Небось обманул нас Арман-Абрам? Посылал Чылсы своего, Чылсы на илир смотрел, всех побил, да и сам помер. Совет держали. Кэле совсем много мухоморов ест, не понимает ничего. Танныта утопили, чтоб не мешал. Каканка на илир плавал, консерву искал, другую еду, чай, водку. Не нашел, замерз шибко. Ой-ёй, куда пойти? Совсем пропадем с Каканкой. День не знаю уже какой Помер Каканка. Кэле даром что живой, а все равно мертвый. Один Ульвургын живой. Ой-ёй, конец света скоро наступит! Говорят старики: кто успеет, спасется на сопке Тиркиней, от них пойдет новая жизнь! Где та сопка, знать бы. Бедный, бедный Ульвургын! Однако кто мой нытыбук-дневник найдет, пусть отдаст брату моему Вуквувге, или брату Выквыну, или брату Тылгынто, если его дыряворотые не убили. Хо! |
© Ю. Бурносов, 2002
Любые материалы с настоящих страниц могут быть воспроизведены в любой форме и в любом другом издании только с разрешения правообладателей. |